Согласно утверждённому Уставу, цели Собрания были следующими (самое важное подчеркну)… «Предоставлять своим членам возможность разумно и трезво проводить свободное от работ время. Распространять среди рабочего населения просвещение на началах русского национального самосознания. Способствовать улучшению условий труда и жизни рабочих». Из того же Устава следовало, что для достижения данных целей Собрание намеривалось действовать так… «Устраивать еженедельные собрания для разумного и всестороннего обсуждения нужд членов Собрания. Образовывать в своей среде светский и духовный хоры, устраивать концерты и семейно-вокальные и литературные вечера. Учреждать разного рода просветительные мероприятия, как то: библиотеки и читальни, народные чтения, беседы и лекции по общеобразовательным предметам. Образовывать различные благотворительные и коммерческие предприятия, как то: капитал взаимопомощи членов Собрания, похоронную кассу, чайную, потребительскую лавку и другие учреждения, способные улучшить материальное положение членов Собрания».
Царская власть смотрела на указанное выше Собрание сквозь пальцы, поскольку провозглашаемые им цели и методы работы были вполне мирными и аполитичными, на устои самодержавия оно не покушалось, возглавлял его не абы кто, а действующий священник Русской православной церкви (официальное место работы Гапона в то время - церковь при городской пересыльной тюрьме, то есть он был тогда тюремным священником, получал от государства жалованье 2 тысячи рублей в год, то есть около 166 рублей в месяц - нехило!!!). Сам Гапон внешне постоянно выпячивал доброжелательный и верноподданический характер возглавляемой им организации по отношению к царю: её собрания начинались с пения гимна «Боже царя храни!», сопровождались обязательными молебнами за здравие последнего, в помещениях, где проходили собрания, непременно ставился портрет Николая II.
Гапон во всю эксплуатировал глубоко засевший в мозгах рабочих наивный монархизм, был прекрасным оратором, по свидетельствам очевидцев «умел управлять толпой», и вселял в рабочих надежду на то, что Собрание, в случае возникновения конфликтной ситуации и трудового спора с работодателем, сможет защитить входивших в него в качестве членов рабочих и, даже более того, со временем сможет мирным и законным путём вообще добиться улучшения положения рабочего класса в стране. Поэтому численность членов Собрания стремительно росла и скоро достигла отметки в 20 тысяч человек! У Гапона от успеха закружилась голова и он даже стал всерьёз подумывать над тем, чтобы сделать Собрание всероссийской организацией (сразу скажу – этому замыслу сбыться было не суждено).
Занималось ли организация Гапона каким-либо реальными делами, способными действительно облегчить участь рабочих? Собственно говоря, нет. В Собрании практиковалась пустая говорильня и всякая прочая ерунда. Такой вывод можно, например, сделать ознакомившись с воспоминаниями одного из её активных членов И.И.Павлова. Вот коротенький отрывок из них… «Идея объединения проникла в рабочие массы, а возможность собирать и обсуждать свои нужды для более сознательных, и для некоторых, в особенности для женщин, возможность получения известного удовольствия от музыкальных вечеров, после которых рабочая молодёжь преисправно заводила самые модные танцы, - очень способствовала популярности нового учреждения в широких рабочих кругах».
Понятно, что популярность Собрания среди рабочих, не могла долго держаться на одних лишь демагогических речах его руководителя и устраиваемых им развлекательных мероприятиях. Ведь положение рабочих действительно было трудным! Нужны были приносящую действенную помощь рабочим реальные дела! Гапон это понимал, но долго ничего конкретного придумать не мог. Однако в конце концов (примерно в марте 1904 года – не позже) он всё-таки придумал – подать самому царю Николаю II от рабочих петицию, в которой рассказать тому о их тяготах и нижайше попросить принять меры к повышению их заработной платы и к улучшению условий их труда. Гапон (по воспоминаниям А.А.Сухова – бывшего члена партии меньшевиков) говорил рабочим так: «Народу мешают чиновники, а с царём народ сговорится. Только надо не силой своего добиваться, а просьбой, по-старинному». Члены Собрания приняли данную идею с восторгом, ведь она чётко вписывалась в бушующий в их умах (как, впрочем, и в уме Гапона!!!) наивный монархизм. (Плана действия на тот случай, если Николай II откажется удовлетворять изложенные в петиции требования или просто не отреагирует на неё, Гапон тогда не имел, полагая, что думать об этом есть резон только после того, как уже выяснится позиция царя. Вообще, Гапон, надо признать, был хитрым, но тупым и недальновидным политиком!!!).
Затем Гапон, резонно опасаясь испортить отношения с властями, долго не мог решиться реализовать указанную выше идею и топтался на месте. А члены Собрания напирали на него! Как-то раз Гапон вспылил и выкрикнул им (его слова воспроизвёл впоследствии в своих воспоминаниях член Собрания – рабочий Н.И.Петров): «Товарищи, неужели вы думаете, что я вас обманываю, вы думаете, мне приятно здесь с вами заниматься и слушать ваши укоры, вы думаете, мне легко было выхлопотать наше Собрание? Мне бы лучше получать [свои] 6 тысяч рублей в год, (тут Гапон, конечно, хорошо приукрасил свой доход – прим. автора) да сидеть за столом, пить шампанское и играть в карты… Но я этого не хочу, потому что вы мне жалки». Потом он всё-таки определил срок подачи петиции – не позже 19 февраля 1905 года (очередной годовщины освобождения в России крестьян от крепостной зависимости). Однако в декабре 1904 года произошло событие, которое вынудило Гапона предпринять попытку вручения петиции царю раньше. Сия попытка оказалась в истории Собрания первым и, увы, последним реальным делом, направленным на улучшение положения рабочих.
Упомянутое мною событие произошло на Путиловском заводе – одном из самых крупных промышленных предприятий Санкт-Петербурга, насчитывавшим 13 тысяч рабочих. В то время шла Русско-японская война и сей завод выполнял очень прибыльные для него государственные заказы на производство пушек и пулемётов. Ввиду наличия таких «жирных» заказов зарплата его рабочих была выше, чем на других заводах, поэтому они дорожили работой на нём. Но им тоже приходилось далеко не сладко и перспективы они, как и все другие питерские рабочие, имели грустные! Вот что в этой связи свидетельствовал в своих воспоминаниях Гапон… «Положение рабочих на этом заводе сравнительно лучше, чем на заводах текстильных, и металлисты обыкновенно получают больше жалованья, чем ткачи и текстильщики. Рабочие здесь не живут в бараках, как обыкновенно на других русских фабриках, но отдельно в большом пригороде, окружающем завод. Обыкновенно рабочий нанимает комнату для себя и своей по большей части многочисленной семьи, но многие из них не имеют средств, чтобы это сделать, и ютятся по несколько семей в одной комнате. Мастера и помощники получают лучший оклад и живут сравнительно прилично. Положение на бумагопрядильных производствах много хуже. Здесь жалование ничтожное и условие жизни ужасны. Обыкновенно какая-нибудь женщина нанимает несколько комнат и пересдаёт их, так что часто по десяти и даже больше человек живут и спят по трое и больше в одной кровати без различия пола. Нормальный рабочий день, по закону 1897 года (изданному после большой стачки 1896-1897 годов), одиннадцать с половиною часов. Но циркулярами министерства финансов разрешаются сверхурочные работы; поэтому рабочий день нужно считать в 14 или 15 часов [в том числе и на Путиловском заводе]. Я часто наблюдал эти толпы бедно одетых и истощённых мужчин и женщин, идущих с заводов. Ужасное зрелище. Серые лица кажутся мёртвыми, и только глаза, в которых горит огонь, отчаянного возмущения, оживляют их. Но спрашивается, почему они соглашаются на сверхурочные часы? По необходимости, так как они работают поштучно, получая очень низкую плату. Нечего удивляться, что такой рабочий, возвращаясь домой и видя ужасную нужду своей домашней обстановки, идёт в трактир и старается заглушить вином сознание безвыходности своего положения. После 15 и 20 лет такой жизни, а иногда и раньше, мужчины и женщины теряют свою работоспособность и лишаются [рабочего] места. Можно видеть толпы таких безработных ранним утром у заводских ворот. Так они стоят и ждут, пока не выйдет мастер и не наймёт некоторых из них, если есть свободные места. Плохо одетые и голодные, стоящие на ужасном морозе, они представляют собой зрелище, от которого можно только содрогаться, - эта картина свидетельствует о несовершенствах нашей социальной системы. Но и здесь подкуп играет отвратительную роль – нанимают только тех рабочих, которые в состоянии дать взятку полицейскими или сторожам, являющимся сообщниками мастеров».
Так вот, в декабре 1904 года на очередное заседание Собрания пришли четверо его членов – рабочие Путиловского завода Субботин, Сергунин, Федоров и Уколов. Они сообщили Собранию, что их несправедливо уволил с работы мастер завода А.Тетявкин и попросили защиты у Собрания (за что именно они были уволены, история точных сведений не сохранила). Получив данное сообщение, Гапон лично обратился к знакомому ему мастеру Путиловского завода Иогансону и попросил того оказать содействие в восстановлении названных выше рабочих на работе. Однако данное обращение положительных результатов не дало. Тогда Гапон, потерпев неудачу в личном заступничестве, официально послал оставшихся без работы рабочих к директору завода С.Смирнову с просьбой принять их на завод обратно. Однако это тоже не помогло (директор рабочих не принял). 21 декабря Гапон сам лично вместе с уволенными явился на Путиловский завод, где имел беседу с фабричным инспектором Чижовым. Однако последний отказал в восстановлении рабочих на работе.
Указанный выше трудовой спор к концу месяца приобрёл широкую огласку. 27 декабря на Васильевском острове в присутствии корреспондентов ряда столичных газет прошло расширенное заседание Собрания (в нём приняли участие делегаты с отделов Собрания различных районов города), на котором было решено направить с требованием принять уволенных на работу три делегации по 7-9 человек в каждой: одну - к градоначальнику Санкт-Петербурга И.А.Фуллону (в состав этой делегации должен был войти сам Гапон), другую - к директору завода Смирнову, ещё одну – к фабричному инспектору Чижову. Собрание дало делегациям задание предупредить Фуллона, Смирнова, Чижова, что в случае оставления заявленных требований без удовлетворения, будет начата забастовка.
Однако эти делегации тоже ничего не добились. Например, фабричный инспектор Чижов отказался встретиться с пришедшей к нему всей делегацией, а пообщался только с её главой. Последнему в ходе состоявшегося разговора Чижов сказал, что Собрание, согласно своему Уставу, не имеет права вмешиваться в конфликты своих членов с администрацией предприятия. Кроме того, он заявил, что никаких серьёзных оснований к недовольству рабочих нет, и весь этот конфликт раздут рабочими, «которые часто заявляют разные вздорные требования, из-за того, что мастер назовёт кого-либо дураком, и тому подобных пустяков».
28 декабря на очередном заседании Собрания его членами было принято уже официальное решение начать забастовку, если в течение двух последующих дней заявленные ранее требования не будут выполнены. 30 декабря Гапон лично явился к директору завода Смирнову и в течение 3 часов упрашивал его, чтобы избежать стачки, разрешить конфликт полюбовно и принять уволенных рабочих на работу обратно. Безрезультатно!
Собрание, несмотря на то, что его требования упорно игнорировались, всё же медлило с началом забастовки, причём во многом благодаря стараниям Гапона – уж очень тому не хотелось ссориться с властями (по крайней мере, пока). Но события уже вырывались из-под контроля Гапона, ибо рабочие не хотели останавливаться на полпути и его тоже не оставляли в покое (получилось, как в известной русской пословице: взялся за гуж – не говори, что не дюж).
2 января 1905 года в Нарвском отделе Собрания (кстати, всего у Собрания в Санкт-Петербурге было 11 отделов) собралось 600 его членов (преимущественно из рабочих Путиловского завода) и обсудили итоги переговоров. К этому времени Собранию от администрации завода поступила информация, что рабочих Фёдорова и Уколова вовсе не увольняли, что, мол, последние просто не так поняли слова мастера Тетявкина и потому могут продолжать работу. Но это не успокоило членов Собрания, ведь рабочие Сергунин и Субботин продолжали оставаться уволенными. Перед вынесением окончательного решения они ещё раз попытались уладить дело миром и снова направили свою делегацию на завод, обязав её передать заводской администрации последнее «китайское» предупреждение: в случае отказа принять вновь на работу Сергунина и Субботина (теперь уже только их) 3 января начнётся забастовка. Ответа Собрание ждало три часа, но так и не дождалось. Тогда Гапон предложил членам Собрания следующий план… 3 января начать забастовку на Путиловском заводе и тут же выдвинуть ряд дополнительных требований экономического характера, касаемых улучшения положения рабочих завода вообще. Если требования бастующих в течение двух дней не будут удовлетворены, подключить к стачке другие питерские заводы и опять ждать два дня. Если же и в этом случае их не услышат, то призвать к забастовке все предприятия Санкт-Петербурга! Рабочим предложение их лидера понравилось. На том и разошлись!
В 8 часов утра 3 января остановился Путиловский завод. Работу прекратили около 12,5 тысяч рабочих. Возле здания заводской администрации собралась огромная толпа бастующих. К ним вышел директор завода Смирнов и в течение одного часа пытался уладить конфликт путём переговоров. Он сказал, чтобы рабочие избрали делегацию, он её примет и тогда, может быть, восстановит уволенных на работе. Рабочие ответили, что теперь у них есть уже и другие требования, делегацию они отправят к Смирнову только если в её составе будет Гапон. Смирнов на это не согласился и заявил, что Гапон – это враг рабочих, который ведёт их к гибели. Услыхав такое, один из рабочих бросился на Смирнова с ножом, но тот успел скрыться в здании администрации. Других подобных эксцессов больше не было. Забастовка проходила мирно.
В этот же день бастующие по предложению Гапона организовали забастовочный комитет, составили и размножили список требований рабочих, который по приказу священника стали распространять на других фабриках и заводах столицы.
Какие требования выдвинули рабочие Путиловского завода его администрации? Вот какие… 1) Уволить мастера Тетявкина и принять обратно на работу рабочих Сергунина и Субботина. 2) Сократить рабочий день до 8 часов. 3) Расценки на новые изделия должны устанавливаться мастером по добровольному соглашению с выборными рабочими и затем должны считаться обязательными. Старые расценки должны быть пересмотрены на том же основании. 4) Учредить постоянную комиссию из выборных рабочих, которая совместно с администрацией завода будет разбирать все претензии отдельных рабочих; увольнение рабочих не может состояться иначе как с постановления этой комиссии. 5)Установить плату мужчинам-чернорабочим не менее 1 рубля в день (на тот момент была только 70 копеек). 6) Отменить сверхурочные работы – в случае крайней необходимости оплачивать 1 сверхурочный час за два обычных часа. 7)Установить женщинам-чернорабочим плату не ниже 70 копеек в день (на тот момент была только 40 копеек) и открыть для их детей приют-ясли. 9) Медицинский персонал завода должен быть более внимателен к рабочим, особенно к раненным на производстве. 10) Улучшить санитарные условия некоторых мастерских, особенно кузнечной. 11) Никто из рабочих не должен пострадать материально от забастовки. 12) Время забастовки не должно считаться прогульным, заплатить за него рабочим по средним расценкам.
Начавшаяся 3 января забастовка на Путиловском заводе и возможность её распространения на другие питерские предприятия не на шутку напугали власти. В тот же день градоначальник Санкт-Петербурга Фуллон связался по телефону с Гапоном, пообещал тому, что все уволенные будут восстановлены на работе, и настоятельно просил принять меры к прекращению забастовки. Однако Гапон ответил, что теперь без выполнения предъявленных рабочими дополнительных требований, прекратить забастовку уже невозможно. Кроме того, он предупредил Фуллона, что если администрация завода будет продолжать упорствовать, то рабочие могут к экономическим требованиям добавить ещё и политические. При этом Гапон попросил Фуллона гарантировать участников забастовки, и его самого, от ареста, и для воздействия на бастующих не привлекать казаков. Данную просьбу Фуллон обещал выполнить, но признался Гапону, что в связи с происходящими событиями утратил к нему доверие.
4 января по приказу директора Смирнова по Путиловскому заводу было расклеено объявление, в котором он предупредил бастующих, что если они незамедлительно прекратят забастовку и возобновят работу, то он их простит, а если же откажутся это сделать, то он на основании пункта 1 статьи 105 Устава о промышленности уволит всех рабочих завода! Однако подавляющая часть бастующих на данную угрозу не поддалась. Они сорвали со стен все заявления директора, силой согнали с рабочих мест тех рабочих, которые попытались приступить к работе. Затем бастующие пошли к Франко-Русскому заводу, где стали агитировать его рабочих тоже присоединиться к забастовке. Последние под воздействием уговоров путиловцев заявили уже своему директору, что требуют снижения рабочего дня до 8 часов, после чего Франко-Русский завод тоже остановил работу.
Власти продолжали пытаться повлиять лично на Гапона. Начальник Главного тюремного управления А.М.Стремоухов 4 января вызвал Гапона к себе (напомню, Гапон официально числился священником пересыльной тюрьмы, где им, кстати, были очень довольны) и попытался уговорить его прекратить забастовку. В противном случае тюремный начальник грозил священнику увольнением. Но Гапон, надо отдать ему должное, трусом не был! Он не внял уговорам, заявив, что оставляет за собой свободу действий, а его начальство может поступать так, как находит для себя удобным.
Вечером того же дня Гапон с делегацией рабочих в количестве 100 человек (!!!) снова пришел к директору Путиловского завода Смирнову и опять имел с тем разговор. Но последний вновь отказался удовлетворять требования бастующих по всем пунктам. Делегация покинула Смирнова в сопровождении полиции. Рабочие были возмущены и решили стоять до конца!
В 23 часа 4 января состоялся митинг рабочих в Невском отделе Собрания, на котором его членами к администрации Путиловского завода были выдвинуты новые требования: отменить обыски рабочих на заводе (мастера, не чуть не смущаясь, регулярно обшаривали не только мужчин, но и женщин, чтобы те ничего не украли с завода), отменить штрафы за прогульные дни не свыше 3 дней, выплачивать за время болезни половинную плату, в случае увечья или ранения на производстве оплачивать вынужденный невыход на работу в половинной сумме, а также лечить рабочих и членов их семей за счет завода.
Стремительно обострявшаяся ситуация настолько взволновала правящие круги, что они решили обсудить ситуацию лично с царём. В этой связи 4 января министр внутренних дел П.Д.Святополк-Мирский имел с Николаем II, как последний сам выразился, «крупный разговор», в ходе которого настаивал на проведении реформ, направленных на улучшение условий жизни и труда рабочих. Однако царь не внял уговорам министра (эх, знали бы об этом рабочие!!!) и отвечал тому, что никакие реформы не нужны, а просто рабочим «нужно запретить собираться и говорить». На эти слова императора Святополк-Мирский (он в отличие от своего предшественника на министерском посту Вячеслава Плеве был более либерален) съязвил: «Тогда нужно всех [рабочих] запереть и объявить осадное положение». Данная язвительная реплика не смутила Николая II. На неё он спокойно и серьёзно ответил: «Ну что же, может быть, и придётся объявить». То есть монарх внутренне склонялся к явно силовому разрешению конфликта между трудом и капиталом, причём однозначно не в пользу труда. Вот тебе и царь-батюшка, неведающий о проблемах своего народа!
Тем временем по призыву гапоновского Собрания к стачке стали присоединяться и другие предприятия Санкт-Петербурга (их число стремительно росло с каждым январским днём): Невская бумагопрядильная фабрика, бумаготкацкая фабрика «Жорж Борман», Бумаготкацкая фабрика В.Кожевникова, Екатерининская бумагопрядильная мануфактура, Российская бумагапрядильная мануфактура, Екатеригфорская мануфактура, Триумфальная мануфактура, Невская ниточная мануфактура, Северная ткацкая мануфактура, шелкоткацкая фабрика Голдарбейтера, суконная фабрика Ауха, Невский судостроительный завод, чугунолитейный завод Вилькинс, чугунолитейный завод Бейера, чугунолитейный завод Р.Р.Озолинга, завод АО «Арматура», электротехнический завод АО Сименс и Гальске, электротехнический завод Тюдор и Компания, электротехнический завод Дюфолт и Компания, электромеханический завод Гейслер, Тентелеевский химический завод, механический завод Сан-Галли, механический завод Пек, механический завод Кнабе и Штарк, телефонная фабрика Эриксон и Компания, кожевенный завод Осипова, уксусный завод Штурма, фабрика роялей Шредера, фабрика роялей «Я.Беккер», подковный завод Э.Посселя, фабрика конторских книг О.Кирхнер, столярная фабрика И.П.Платонова, столярная фабрика Товарищества Лиднер, строительно-слесарный завод Карла Винклера, мыловаренный завод А.М.Жукова, шоколадная фабрика «Жорж Борман», шоколадная фабрика М.Конради, завод Товарищества Российско-американской резиновой мануфактуры, машиностроительный завод АО «Леснер», машиностроительный завод И.Гольдберга, Новогазовый завод, Чугуно-труболитный завод, багетная фабрика Гофмана, альбомная фабрика Бехли, табачная фабрика Саати и Мангуби и многие, многие другие. (Всего к вечеру 8 января 1905 года прекратили работу 456 предприятий, в забастовке приняло участие 111 тысяч рабочих!!!).
5 января власти ввели на Путиловский завод войска, превратив его здания в казармы. В этот же день министр финансов В.Н.Коковцев прислал Николаю II письменный доклад в котором определил количество забастовщиков в 23 тысячи человек и информировал, что главное требование рабочих сводится к установлению 8-часового рабочего дня, увеличению заработной платы, увольнению некоторых должностных лиц, а также к оплате бастующим дней забастовки. В докладе Коковцев отмечал, что, по его мнению, данные требования являются незаконными, поскольку поданы в «воспрещённой законом форме», и невыполнимыми для заводчиков, так как последние понесут большие убытки, уступка рабочим послужит поощрением для будущих забастовок, удовлетворение требований бастующих лишит хозяев заводов законного права распоряжаться собственным делом. Коковцев просил царя обратить на данные обстоятельства «самое серьёзное внимание» и сообщал, что зачинщиком беспорядков является священник Гапон и его Собрание, по поводу чего им в Департамент полиции было подано соответствующее обращение. Император с докладом ознакомился.
Несмотря на то, что в столице бастовал целый ряд предприятий, рабочим в их требованиях отказывали. В связи с этим у бастующих невольно возник вопрос… А что делать дальше? Этот вопрос бурно обсуждался 4 января на одном из заседаний Собрания. В итоге было принято коллективное решение: если заводчики и фабриканты не идут на уступки, тогда нужно немедля идти искать правды у самого царя-батюшки! (То есть произошёл отказ от прежней идеи Гапона обратиться к царю с петицией 19 февраля – в годовщину отмены крепостного права в России). Сразу же приступили к составлению текста петиции. 5 января петицию уже начали зачитывать по отделам Собрания. Иногда Гапон, торжественно оглашая ее текст, выступал перед рабочими под открытым небом при свете фонаря, взобравшись на бочку с водой. Популярность Гапона к этому времени достигла среди рабочих небывалых пределов; многие из них видели в нём пророка, посланного Богом для освобождения рабочего люда; слушая его, многие рабочие, растроганные его словами, плакали.
(Кстати, на одном из таких митингов Гапон познакомился с эсером П.М.Рутенбергом, который станет вскоре его другом, а в будущем и его убийцей!!!).
5 января состоялось заседание правления акционеров Путиловского завода. В отличие от несговорчивого директора завода Смирнова, акционеры решили частично удовлетворить требования бастующих: уволить мастера Тетявкина, возвратить на работу всех уволенных рабочих и в случае немедленного прекращения забастовки даже повысить заводским рабочим зарплату! (Возможно, что принять такое решение их подвигли поступившие к ним сведения о намерении бастующих подать петицию царю. Данные сведения не могли не вызвать у акционеров озабоченности – вдруг царь возьмёт и прислушается к мольбам рабочих). Однако пребывавших на волне эмоционального и духовного подъёма рабочих это частичное удовлетворение их требований уже не могло устроить. Они горели желанием продолжать борьбу!
А текст петиции был следующим (привожу его окончательный вариант - написан он был с учётом пожеланий рабочих лично Гапоном)…
«Государь! Мы, рабочие города С.-Петербурга, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.
Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.
Мы и терпели, но нас толкают всё дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению!
Для нас пришёл тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.
И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немногого просили: мы желаем только того, без чего жизнь — не жизнь, а каторга, вечная мука.
Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсуждали наши нужды, — но и в этом нам отказали; нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признаёт закон. Незаконными оказались также наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до восьми в день, устанавливать цены на наши работы вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией завода, увеличить чернорабочим и женщинам плату за их труд до одного рубля в день, отменить сверхурочные работы, лечить нас внимательно и без оскорблений, устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега.
Всё оказалось, по мнению наших хозяев, противозаконно, всякая наша просьба — преступление, а наше желание улучшить наше положение — дерзость, оскорбительная для наших хозяев.
Государь! Нас здесь больше трехсот тысяч — и все это люди только по виду, только по наружности; в действительности же за нами не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать наши нужды, принимать меры к улучшению нашего положения.
Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса, — бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть рабочего, забитого, бесправного, измученного человека — значит совершить тяжкое преступление!
Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, — умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники-казнокрады, грабители русского народа.
Вот что стоит пред нами, государь! И это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук; к нам оно не доходит, — мы получаем только горе и унижение!
Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы: они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды её слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо, чтобы сам народ помогал себе: ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай же его помощи, прими её! Повели немедленно, сейчас же, призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, — пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, а для этого повели, чтобы выборы в учредительное собрание происходили при условии всеобщей, прямой, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба; в ней и на ней зиждится всё. Это главный и единственный пластырь для наших больных ран, без которого эти раны вечно будут сочиться и быстро двигать нас к смерти.
Но одна мера все же не может излечить всех наших ран. Необходимы еще и другие, и мы прямо и открыто, как отцу, говорим тебе, государь, о них.
Необходимы:
- Меры против невежества и бесправия русского народа:
1) Свобода и неприкосновенность личности, свобода слова, печати, свобода собраний, свобода совести в деле религии.
2) Общее и обязательное народное образование на государственный счет.
3) Ответственность министров перед народом и гарантии законности управления.
4) Равенство пред законом всех без исключения.
5) Немедленное возвращение всех пострадавших за убеждения.
- Меры против нищеты народа:
1) Отмена косвенных налогов и замена их прямым, прогрессивным и подоходным налогом.
2) Отмена выкупных платежей, дешёвый кредит и постепенная передача земли народу.
III. Меры против гнета капитала над трудом:
1) Охрана труда законом.
2) Свобода потребительно-производительных и профессиональных рабочих союзов.
3) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.
4) Свобода борьбы труда с капиталом.
5) Участие представителей рабочих в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих.
6) Нормальная заработная плата.
Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе! Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя своё запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, — мы умрем здесь, на этой площади, пред твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: — или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, государь, любой из них, мы пойдём по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим её!».
Наивные рабочие! (И не менее наивный Гапон!!!). Такая петиция могла вызвать в душе царя только взрыв негодования и злобы к рабочим! Почему? Чтобы вам, уважаемые читатели, это стало понятно, дам краткий анализ положений петиции, в котором обращу ваше внимание на следующие моменты…
Во-первых, если к заводчикам и фабрикантам рабочие предъявляли только исключительно экономические требования, то царю в петиции они выставили уже в основном (!!!) политические требования! (Гапон, кстати, противился этому, но рабочие с ним не согласились и он вынужден был им уступить). В общем-то, они ни много ни мало, а предложили Николаю II провести широкомасштабные политические реформы, направленные на демократизацию страны: законодательно гарантировать неприкосновенность личности, свободу слова, печати, свободу собраний, свободу совести, а вдобавок ещё и амнистировать политических осуждённых. Но если бы эти реформы и амнистия состоялись, то царю бороться с инакомыслием в стране (например, с публичной критикой в свой адрес) сразу стало бы гораздо сложней. Такая перспектива, естественно, не могла вызывать у него энтузиазма!
Во-вторых, в петиции рабочие фактически предложили Николаю II ограничить его собственную власть: ввести ответственность министров перед народом (а не только перед царём!!!), дать возможность народу самому (а не только царю!!!) вершить свою судьбу и созвать для этого учредительное собрание (!!!) путём проведения прямого, всеобщего и тайного голосования. То есть в петиции рабочие, по сути, сказали абсолютному монарху, что тот, несмотря на свои юридически неограниченные властные полномочия, не может справиться с существующими в стране социальными проблемами и потому должен, потеснившись на политическом олимпе, допустить к власти иные политические силы. Николай II с малых лет воспитывался в том духе, что абсолютная власть царя-самодержца есть высшая политическая ценность российского общества, которую надо беречь, как зеницу ока. Данную идею он впитал всеми фибрами своей души и верил в неё свято! Поэтому изложенные в петиции требования, покушавшиеся на самое святое для него, субъективно воспринимались им как возмутительные и кощунственные!
В-третьих, явное неудовольствие Николая II вызвали, конечно, требования петиции, направленные на улучшение положения трудового народа (рабочие упомянули в петиции не только свои нужды, но и нужды российского крестьянства!!!). Это было связано с тем, что данные требования противоречили существовавшим доселе в России политическим обычаям. Дело в том, что российские цари в своей государственной деятельности всегда традиционно ориентировались прежде всего на чаяния самых богатых общественных классов, составлявших в населении страны лишь ничтожную его часть (1-3%). Это было логичным - кто богаче, тот, значит, сильней и именно того правителю целесообразней ублажать. Николай II не был исключением и строго следовал сей древней традиции. При нём был только один богатый общественный класс – класс буржуазии (капиталистов). И именно интересы данного класса он старался соблюдать неукоснительно, а уж представителей иных классов он одаривал своей милостью крайне редко (то есть почти никогда!!!). Так было принято! Требования петиции к царю позаботиться об интересах бедных общественных классов (рабочих и крестьян) шли в разрез указанной выше традиции. Удовлетворение сих требований, естественно, вызвало бы неудовольствие буржуазии, что не могло не страшить Николая II.
В-четвёртых, некоторые изложенные в петиции экономические требования носили весьма радикальный характер. Например, введение 8-часового рабочего дня – тогда он был только в Австралии и Новой Зеландии! Ещё более радикальным являлось требование передать землю народу. Фактически это был призыв к ликвидации помещичьего землевладения, то есть к изъятию больших земельных наделов у дворян-помещиков (крупной сельской буржуазии), доставшихся им после отмены императором Александром II в 1861 году крепостного права, и передачу помещичьих земель крестьянам, тогда же освобождённым от крепостной неволи с мизерными клочками земли и потому влачившим полуголодное существование. Ни ввести 8-часовой рабочий день, ни ликвидировать помещичье землевладение никогда не решился не только Николай II, но и пришедшее к власти в России после его свержения с трона в феврале 1917 года Временное правительство – это сделали только большевики во главе с В.И.Лениным после Октябрьской революции 1917 года.
А что же было в это время в других странах? Да примерно то же самое. В том же 1900 году рабочий день в Австралии равнялся 8 часам, Великобритании — 9, США и Дании — 9,75, Норвегии — 10, Швеции, Франции, Швейцарии — 10.5, Германии — 10.75, Бельгии, Италии и Австрии — 11 часам.
То есть рабочие обратились с петицией к правителю (царю), который был категорически настроен против них, в силу чего задуманное ими с подачи Гапона мероприятие имело практически нулевые шансы на успех! Однако сами рабочие (как и Гапон!!!), чья психология была пронизана наивным монархизмом, этого, увы, не понимали.
В наши дни в средствах массовой информации, в Интернете, нет, нет, да кто-нибудь и скажет, что Кровавое воскресенье было спровоцировано враждебным зарубежьем (чаще всего в этой связи упоминается японский след) – мол, именно оно подбило питерских рабочих на всеобщую стачку, приведшую к трагическим последствиями. Однако это полная чушь – абсолютно никаких связей зарубежья с рабочими, Гапоном и его Собранием не имелось, каких-либо доказательств обратного нет!
А вот революционные партии с началом январской забастовки в Санкт-Петербурге действительно пытались воздействовать на рабочих. Например, городской комитет большевиков выпустил прокламацию, в которой разъяснял бастующим, что социал-демократы давно выставляли те же требования, что и требования петиции. Но обращаться с данными требованиями к царю бессмысленно, поскольку они означают низвержение самодержавия. «Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – только таким путём можно завоевать свободу», - говорилось в прокламации. Однако успеха она не имела и перебить веру рабочих в царя была не в силах! Потуги иных революционных партий также заканчивались полным пшиком. Рабочая масса враждебно относилась к революционерам. Речи их агитаторов прерывались недовольным гулом, забастовщики угрожали им физической расправой и даже били, разбросанные партийные листовки собирали и сжигали, не читая. Наивный монархизм рабочих хлестал через край!
Революционные партии (в том числе большевики) искали сближения и с Гапоном, пытаясь выяснить его планы и заключить с ним политическое соглашение (что неудивительно, ведь сами они не могли тогда организовать столь масштабную стачку). Однако из этого также ничего не вышло (что тоже понятно – Гапон боялся установлением прочных связей с революционерами напугать царя и загубить начатое им дело). Как вспоминал затем большевик С.И.Гусев, «Гапон летал по собраниям, иногда говорил с представителями партий, причём всем обещал всё, но фактически ни к какой партии не примкнул».
Но вернусь к описанию хода событий первой декады января 1905 года. 6 числа Гапон обсуждал с членами Собрания вопрос о способе подачи петиции царю и вскоре озвучил возникшую у него мысль пойти к Николаю II «всем миром», то есть не какой-то ограниченной по численности делегацией, а огромной толпой питерского пролетариата, двигающейся с разных концов города к Зимнему дворцу. Данную мысль Гапон мотивировал тем, что петицию, принесённую депутацией (делегацией) от рабочих, можно положить под сукно, а с петицией, принесённой десятками тысяч рабочих, так сделать будет нельзя. Идея народного шествия к царю пришлась рабочим по душе и была сразу подхвачена ими. При этом чёткого видения будущего у Гапона не было. «Что выйдет, - отвечал он на задаваемые вопросы, - ей-богу, не знаю. Должно быть, что-нибудь здоровое, но что именно, не могу сказать. А, может быть, и ничего не выйдет, кто теперь разберёт». Но в целом от Гапона исходил оптимизм, которым заражались и рабочие.
7 января Гапон типографским способом размножил текст петиции, изготовив 15 её экземпляров (экземпляр петиции для царя был изготовлен на самой лучшей бумаге – его Гапон намеривался вручить лично в руки Николая II). В тот же день текст петиции оказался у министра юстиции Н.В.Муравьёва (текст министру никто официально не направлял, но полиция сработала чётко и через своих агентов раздобыла его). Ознакомившись с петицией, вызвавшей у него шокирующее впечатление, и узнав, что рабочие замыслили идти толпой к Зимнему дворцу, он пригласил Гапона к себе на аудиенцию в министерство. Гапон боялся ареста, но, поколебавшись, всё-таки под охраной телохранителей из рабочих явился к Муравьёву и стал рассказывать о бедственном положении рабочих и призывать того пасть в ноги к царю и умолять последнего принять петицию, обещая, что в этом случае, имя министра будет вписано в анналы истории. Однако Муравьёв не поддержал Гапона и с жестом отчаяния воскликнул: «Но ведь вы хотите ограничения самодержавия!». В ответ Гапон принялся рассуждать. Он сказал, что ограничение самодержавия было бы благом и для царя, и для народа. Ежели не будет реформ сверху, то в России может вспыхнуть революция, которая будет сопровождаться страшным кровопролитием. Гапон просил удовлетворить если не всё, то хотя бы самые существенные требования рабочих, а также настаивал на амнистии политических осуждённых и немедленном созыве народных представителей – и тогда «народ станет обожать царя». Выслушав Гапона, Муравьёв попрощался с ним словами: «Я исполню свой долг!». На том они и расстались.
Уйдя от Муравьёва, Гапон направил представителям революционных партий приглашение срочно встретиться. И такая встреча состоялась в ночь с 7 на 8 января 1905 года. На неё прибыли три эсера и примерно столько же меньшевиков. Им Гапон изложил свой план действий… «Мы идём со 150 тысячами человек на площадь подавать петицию верховной власти и ждать приёма депутации, будем ждать день и ночь; будем ждать с жёнами и детьми, и не разойдёмся, пока наша цель не будет достигнута». На вопрос, что будет, если царь откажется принимать петицию священник отвечал: «Тогда мы всё скажем народу, и мы сделаем революцию». Гапон просил революционеров примкнуть к народному шествию, но не нарушая его мирного характера. В случае же применения силы со стороны властей, Гапон предлагал революционерам ломать телефонные столбы, строить баррикады, громить тюрьмы и оружейные магазины, захватывать телефон и телеграф. «И тогда мы – говорил он – победим и все свои требования предъявим уже не в петиции, а в иной форме». По итогам совещания революционеры согласились присоединиться к шествию и не нарушать его мирного характера. Эсеры пообещали, что в случае силового разгона шествия властями, они попытаются поднять вооружённое восстание.
8 января Гапон написал два письма: одно – Николаю II, а другое – министру внутренних дел П.Д.Святополк-Мирскому.
В первом из этих писем священник ставил царя в известность, что рабочие столицы, веря в него, бесповоротно решили явиться к двум часам дня в воскресенье (9 января) к Зимнему дворцу, чтобы сообщить ему в письменном виде о своих нуждах. Если царь не покажется народу, если прольётся кровь, то порвётся нравственная связь, существующая между царём и народом. Священник призывал Николая II выйти к народу «с мужественной душой» и сообщал, что рабочие гарантируют его безопасность. (В своих мемуарах Гапон вспоминал потом, с каким трудом ему удалось убедить вожаков рабочих дать царю эту гарантию. «Как мы можем гарантировать безопасность царю, - говорили они Гапону – если [вдруг] какое-нибудь неизвестное нам лицо бросит [в него] бомбу?». Однако Гапон убедил их, что эта фраза в письме необходима, а если вдруг с царём действительно что произойдёт, то они все должны будут покончить с собой). Письмо царю Гапон отправил с нарочными в Царское Село, где тогда в своём дворце находился Николай II.
В письме к Святополк-Мирскому, составленном в аналогичных выражениях, Гапон призывал министра немедленно сообщить Николаю II о готовящемся народном шествии и заранее ознакомить того с текстом подготовленной рабочими петиции. Просьбу Гапона Святополк-Мирский выполнил – вечером 8 января он с письмом и петицией съездил в Царское Село на доклад к царю (об этой поездке я ещё упомяну в следующем абзаце). Содержание диалога, состоявшегося в Царском Селе между Николаем II и Святополк-Мирским, осталось неизвестным.
Вечером 8 января у министра внутренних дел Святополка-Мирского (в его министерстве) состоялось совещание, на котором, помимо последнего, присутствовали министр юстиции Муравьёв, министр финансов Коковцев, командующий Отельным корпусом жандармов К.Н.Рыдзевский, товарищ (то есть заместитель) министра внутренних дел П.Н.Дурново, товарищ министра финансов В.И.Тимирязев, директор департамента полиции А.А.Лопухин, начальник войск гвардии и Санкт-Петербургского военного округа Н.Ф.Мешетич, градоначальник Санкт-Петербурга И.А.Фуллон. Посовещавшись и проголосовав, они приняли коллективное решение: расставить на окраинах города и на Дворцовой площади войска, не пропускать народное шествие к Зимнему дворцу, а в случае неповиновения народа применить оружие. После окончания совещания министр внутренних дел Святополк-Мирский вместе с директором Департамента полиции Лопухиным поехали с докладом к императору в Царское Село (вот тогда министр и повёз царю письмо Гапона и петицию). Выслушав доклад, Николай II оставил в своём дневнике запись от 8 января: «Ясный морозный день. Было много дел и докладов… Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120000 человек. Во главе рабочего союза какой-то священник-социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».
Таким образом, правящие круги (в том числе и сам Николай II) накануне 9 января были прекрасно осведомлены о готовящемся шествии народа к Зимнему дворцу. Что они, вообще, думали по этому поводу? Например, Витте (в январе 1905 года он занимал пост председателя Комитета министров Российской империи) впоследствии написал, «я не посоветовал бы Государю выйти к этой толпе и принять от них прошение, но, с другой стороны, вероятно, я бы дал совет, чтобы Его Величество уполномочил или главу правительства, или одного из генерал-адъютантов взять это прошение и предложить рабочим разойтись, предупредив, что прошение это будет рассмотрено и по нему последуют те или другие распоряжения». Прокурор Петербургской судебной палаты в своей докладной записке от 8 января 1905 года на имя министра юстиции Муравьёва изложил своё виденье данного вопроса так: «Гапон увлёк всю массу фабричных и ремесленников… При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твёрдо и убеждённо верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь на неё ответ… Поэтому в случае столкновение толпы с полицией или войсками произойдёт кровопролитие, которое будет сигналом к беспорядкам, в которых примут участие, вероятно, около ста тысяч рабочих при поддержке революционеров… Ввиду чего может заслуживать внимание мнение о том, что появление к просителям кого-либо из приближённых к особе Его Величества, быть может, остановит движение, если в том же направлении успокоения подействует священник Гапон». То есть среди власть имущих, были те, кто понимал нежелательность применения силы в отношении идущего к царю народа и желательность какого-либо диалога царя с рабочими. Однако этого категорически не понимал сам царь!
Какие конкретно мысли витали накануне 9 января в голове императора (кроме тех, что он изложил в своей дневниковой записи от 8 января 1905 года) неизвестно. Однако, судя по его действиям, можно однозначно утверждать, что настроен он был по-прежнему жёстко и пытаться разруливать возникшую ситуацию миром не хотел. На это указывают следующие факты. Во-первых, царь не стал возвращаться в столицу из Царского Села (то есть пресёк всякую вероятность его встречи с рабочими и тем самым исключил возможность своего диалога с ними). Во-вторых, вечером 8 января при встрече с министром внутренних дел Святополком-Мирским и директором Департамента полиции Лопухиным Николай II одобрил меры, которые решено было принять на указанном выше совещании в министерстве внутренних дел. В том что он именно одобрил их нет никаких сомнений, так как без царского одобрения никто бы не посмел реализовывать эти изуверские, бесчеловечные меры на практике (напомню: на совещании в министерстве внутренних дел было решено встретить народное шествие войсками, не пропускать его к Зимнему дворцу, а в случае неповиновения народа применить оружие). В-третьих, Николай II объявил в Санкт-Петербурге военное положение, вследствие чего диктаторские полномочия получил его дядя – великий князь Владимир Александрович, являвшийся тогда главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа (тот обладал громоподобным голосом, которого боялся даже сам царь, и в общественных кругах слыл отъявленным реакционером). В-четвёртых, Николай II либо приказал сам, либо, как минимум, дал словами или молчанием согласие на то, чтобы над Зимнем дворцом был поднят императорский флаг, указывающий на присутствие царя в Зимнем дворце (для чего? – да для того, чтобы заманить рабочих в ловушку и задать им суровый урок; без императорского флага над дворцом народное шествие не состоялось бы, поскольку теряло всякий смысл, ибо в отсутствие царя в Зимнем дворце вручить петицию ему было невозможно, а замысел шествия состоял в торжественном вручении её именно царю, а не какому-либо иному лицу).
Чем была обусловлена столь бессердечная позиция Николая II по отношению к своему народу? Думаю, что в значительной степени очень уж высокой религиозностью сей царствующей особы. Это сейчас считается, что источником власти в Российской Федерации является российский народ и потому правители обязаны служить ему. А в Российской империи дело обстояло иначе - источником власти официально признавался царь, получивший власть от Бога и потому не царь обязан был служить российскому народу, а, наоборот, российский народ обязан был служить царю! Царь нёс ответственность только перед Богом, а никак не перед народом, в связи с чем сам решал, какие блага народу стоит дать, а какие давать не надо. То есть, согласно религиозным канонам, народ был царю не указка! Именно так считал истово верующий в Бога Николай II, ввиду чего крайне болезненно реагировал на любые попытки народа обратиться к нему с какими-либо требованиями.
Войска стали стягиваться властями в Санкт-Петербург из других городов на всякий случай уже утром 8 января. (Через сутки, то есть к утру 9 января, в Питере охрану общественного порядка несли около 20 тысяч пехотинцев, до тысячи кавалеристов, 1,5 тысячи казаков; вечером 8 января им всем были выданы боевые патроны с разрывными (!!!) пулями «дум-дум», запрещёнными в 1899 году Первой Гаагской мирной конвенцией). Гапону и рабочим было понятно, что многочисленные военные прибывают в столицу явно не для парада. Тогда Гапон в своих речах перед народом стал касаться личности царя. Священник говорил, что в случае применения силы против народа вся вина за это падёт на Николая II и власть последнего утратит свою легитимность. Он возглашал: «Пойдём к царю, и уж если царь не выслушает, - то нет у нас больше царя, и мы тогда крикнем: «Долой царя!». И толпа повторяла ему хором: «Долой царя!». Подобные сцены повторялись во всех рабочих районах города. С каждым часом речи Гапона становились всё решительнее, а их тон всё резче (он надеялся, что они дойдут до царя и образумят его). В одном выступлении он говорил: «Пойдём, братцы, убедимся, действительно ли русский царь любит свой народ, как говорят. Если даст все свободы, значит любит, а если нет – то это ложь, и тогда мы можем поступить с ним, как наша совесть подскажет». Полицейские агенты, разумеется, доносили эти слова священника своему начальству, ну а то - министру внутренних дел Святополк-Мирскому. Есть все основания полагать, что министр во время вечерней встречи 8 января с Николаем II доложил ему о содержании публичных речей Гапона. Но это не смягчило позицию упрямого царя!
Утром 9 января народ стал собираться в местах расположения отделов гапоновского Собрания (напомню, их было 11: Нарвский, Выборгский, Василеостровский, Коломенский, Рождественский, Петербургский, Невский, Московский, Гаваньский, Колпинский и на Обводном канале). Сам Гапон, облачённый в рясу, поверх которой была одета шуба, прибыл к Нарвскому отделу. Он поинтересовался у собравшихся людей, есть ли у них оружие и, получив отрицательный ответ, заявил: «Вот и хорошо; мы безоружными пойдём к нашему царю». Далее Гапон распорядился принести из ближайшей церкви хоругви и иконы. Около 100 рабочих пошли в церковь, но там отказались предоставить им церковный инвентарь. Тогда рабочие забрали его силой. Затем Гапон велел взять из помещения Нарвского отдела портрет Николая II, чтобы нести его впереди. Потом Гапон отслужил молебен в часовне Путиловского завода о здравии Их Величеств и около 11 часов утра колонна рабочих примерно в 20 тысяч человек, взявшись за руки, после возгласа Гапона «С Богом!», тронулась в путь. Гапон шагал, подняв над собой крест. Мужчины, несмотря на сильный холод, шли без головных уборов. Перед шествующим народом тоже без головных уборов шли в форме двое полицейских (помощник пристава Жолткевич и околоточный надзиратель Шорников), а ещё чуть впереди ехало несколько конных полицейских (они расчищали людям дорогу и направляли попадавшиеся навстречу экипажи в боковые улицы).
Возглавляемая Гапоном колонна c пением псалмов и гимна «Боже царя храни!» прошла спокойно по Петергофскому проспекту, но у моста через речку Таракановку недалеко от Нарвских ворот ей преградили дорогу цепи солдат и стоявшие за ними кавалеристы. Примерно в 300 метрах от солдат колонна остановилась. К манифестантам навстречу вышел пристав Значковский (полицейский) и стал уговаривать их не идти дальше, предупреждая, что в противном случае войска будут вынуждены стрелять. В ответ на его слова из колонны послышались выкрики и призывы продолжить движение.
Значковский ушёл, после чего на колонну двинулся эскадрон кавалерии. Колонна расступилась, пропустила кавалеристов сквозь себя и пошла дальше (при этом Гапон бросил клич: «Вперёд, товарищи, свобода или смерть!»). Затем кавалеристы, развернувшись в глубине колонны, поехали назад и всё повторилось в обратном порядке. Ничего не добившись, эскадрон вновь встал позади солдатских цепей, а манифестанты продолжили приближаться к солдатам. Далее зазвучал армейский горн, после чего почти сразу с расстояния 200 метров солдатами по приказу офицера был дан первый залп из винтовок в колонну – участники шествия по команде Гапона легли на землю.
Но вскоре часть рабочих поднялась и вновь пошла на солдат. Тогда те произвели в манифестантов ещё четыре залпа подряд. Уже после второго залпа толпа бросилась врассыпную, покидав иконы, хоругви и портрет Николая II. (Солдаты при первом залпе целились в живот, при втором – стали целиться ниже, чтобы попасть в поднимающихся с земли людей, третий и четвёртый залпы производились уже по убегающим). По официальным данным, на месте трагедии осталось 45 убитых и раненых (убито было 34 человека). Первым был убит старик Лаврентьев, который нёс портрет Николая II. Другой рабочий, поднявший портрет царя, был убит следующим залпом. Одному из рабочих, нёсших хоругвь, пулей перебило руку. Десятилетний мальчик, нёсший церковный фонарь, упал, сражённый пулей, но пытаясь встать, погиб при втором залпе. Среди убитых был полицейский Шорников. После первого залпа полицейский Жолтиков бросился к солдатам и закричал: «Что вы делаете? В крестный ход стреляете, в портрет Государя!», но тут же был тяжело ранен очередным залпом. Погибли и оба телохранителя Гапона – рабочие Васильев и Филиппов.
Сам Гапон остался невредим. Как только народ стал разбегаться, священника оставшиеся в живых его товарищи увели за руки в ближайшую подворотню и затем спрятали в квартире сочувствующего рабочим писателя Максима Горького. (Когда Гапона уводили, он прохрипел: «Нет больше Бога! Нет больше царя!»).
Убитых и раненных долго не убирали и к ним никого не подпускали, медицинской помощи не оказывали. Только через некоторое время их стали сваливать на сани и куда-то отвозить.
Поскольку отделы Собрания находились на разном удалении от Дворцовой площади, то, по замыслу Гапона, колонны манифестантов, чтобы прибыть к Зимнему дворцу одновременно к двум часам дня, должны были выйти в разное время. Поэтому рабочие Колпино начали шествие к центру города в половину седьмого утра, а Невский отдел в 9 часов утра. Общая численность идущих на встречу с царём людей составила, по разным оценкам, от 140 до 300 тысяч людей (основных потоков к Зимнему дворцу было четыре). Описать, как осуществлялся разгон всех колонн и групп манифестантов у меня возможности, к сожалению, нет из-за ограниченных объёмов статьи. Расскажу ещё только о том, как произошла расправа над манифестантами на Дворцовой площади (то есть практически у самого Зимнего дворца!!!).
Утром 9 января в районе Зимнего дворца расположились 2,5 батальона солдат, 2 эскадрона кавалеристов и 4 сотни казаков. Военными была заполнена вся Дворцовая площадь (у солдат были даже пушки).
Около 12 часов дня в проезде между зданием Адмиралтейства и Александровским садом стал собираться народ. Сюда попали те из рабочих, которые, минуя войсковые заграждения (заставы), пробирались в центр города мелкими группами (кстати, некоторые из этих групп, преодолели Неву по льду, так как мосты через неё были блокированы военными).
К 14 часам в указанном месте находилось уже несколько тысяч человек – один из рабочих держал свиток петиции к царю. В это время толпу попыталась оттеснить кавалерия, но её попытки оказались безуспешными. Манифестанты, взявшись за руки, обступили кавалеристов плотной стеной. Рабочие упрекали солдат-кавалеристов, что они воюют не с японцами, а со своим народом, убеждали тех, что после окончания военной службы они сами окажутся в таком же тяжёлом материальном положении, что и рабочие. В итоге кавалеристы по приказу своего командира полковника Дельсаля отошли назад на Дворцовую площади и выстроились в колонну. Затем на манифестантов были брошены на конях казаки, которые били их обнажёнными шашками плашмя. Но и эта атака оказалась неудачной – толпа не расходилась.
Тогда к манифестантам выехал на коне полковник Дельсаль и предупредил их, что если они не разойдутся, то в них будут стрелять. В ответ манифестанты махали шапками и кричали: «Стреляйте!». Далее раздался звук армейского горна. Толпа продолжала стоять, старики сняли шапки и начали креститься. Солдаты произвели первый залп из винтовок и в толпе стали падать первые жертвы. Затем солдаты дали второй залп. Толпа взвыла и побежала к Адмиралтейскому проспекту, а вслед за ней бросились казаки, избивая убегающих нагайками (казацкими плетьми, имеющими утяжелители в кончике-шлепке; ими можно было охотиться на мелких зверей, легко убивая их). Вскоре Дворцовая площадь и Адмиралтейский проспект были полностью очищены от манифестантов. По официальным данным, на месте расстрела осталось лежать около 30 человек убитых и раненных.
А вообще, в столице царские войска стреляли в колонны рабочих возле Троицкого моста, на 4-й линии и малом проспекте Васильевского острова, на углу Невского проспекта и улицы Гоголя, у Полицейского моста и на Казанской площади.
Солдаты палили из винтовок разрывными пулями в мужчин, женщин и их детей… Да, кровавое воскресенье действительно было кровавым!
Видя, что царь отказался принять петицию, а войска расстреливают народ, рабочие на Васильевском острове поддавшись сразу же зазвучавшим призывам революционеров оказать вооружённое сопротивление властям, стали строить баррикады и поднимать красные флаги. Однако сопротивления войскам они оказать не смогли. Те винтовочным огнём, штыками, шашками разогнали восставших и разобрали баррикады. На страницах издававшейся за границей либеральной газеты «Освобождение» впоследствии рассказывалось, как поручик Уланского полка П.К.Линдер похвалялся, что он в ходе разгона восставших собственноручно зарубил шашкой четырёх человек, из которых один был ребёнком (мальчиком). Жертв среди военных не было. (Кровавое воскресенье, вообще, стало кровавым только для народа. В ходе него не погиб ни один военный!!!).
Вечером 9 января о событиях в столице доложили Николаю II. (Хотя он, будь у него такое желание, мог не ждать вечера, а отслеживать ситуацию и вмешиваться в неё в режиме онлайн, ведь между его дворцом в Царском Селе и Питером имелась как телефонная, так и телеграфная связь!!!). Император после этого записал в своём дневнике: «Тяжёлый день! В Петербурге произошли серьёзные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненных. Господи, как больно и тяжело!». (В сей дневниковой записи ключевым является слово «должны» - оно указывает на то, что войска выполнили свою обязанность, действуя по заранее установленному для них плану. А план этот, как я уже отмечал выше, царю был известен вечером 8 января!!!).
К утру 10 января всё было кончено. Хотя патрулирующие столицу отряды солдат и казаков вкупе с полицией даже ещё 11 января совершенно безнаказанно избивали (а порой и убивали!!!) случайных прохожих, которые казались им подозрительными, то есть недовольными действиями властей. Приведу один пример. В 4 часа дня 11 января на проспекте Петербургской стороны близ Введенской улицы конным отрядом военных был остановлен и окружён вагон конки на том основании, что сидевший в нём парень назвал их опричниками. Командовавший кавалеристами офицер приказал молодому человеку вылезти из вагона. Когда тот ещё только сходил по вагонным ступенькам, его начали рубить шашками одновременно 2-3 солдата. В этот момент к месту происшествия приблизился отряд полицейских (городовых). Тоже сошедший с вагона рабочий пытался заступиться за избиваемого, но в ответ получил удар шашкой по голове, после чего полицейские забили его насмерть.
Сколько погибло и было ранено людей в Кровавое воскресенье? Это точно неизвестно, так как объективного, скрупулёзного подсчёта жертв произвести не удалось. Те, кто поддерживал существующий политический режим, указывали меньшие цифры, а те кто являлся его противником – большие. Так, директор Департамента полиции Лопухин в своём докладе Николаю II сообщил о 492 пострадавших (130 убитых и 299 раненых – это официальные данные о жертвах Кровавого воскресенья). Участник событий 9 января 1905 года рабочий А.И.Карелин (один из лидеров гапоновского Собрания) писал, что погибших было около 4 тысяч, а раненых – до 7,5 тысячи человек. По подсчётам специальной общественной комиссии, в которую вошли представители петербургской адвокатуры, в больницы города 9 января доставили 1216 убитых и свыше 5 тысяч раненых. По подсчётом самого Гапона, в Кровавое воскресенье на улицах Санкт-Петербурга было убито от 600 до 900 человек и не менее 5 тысяч ранено. В тоже время есть сведения, что только среди рабочих Путиловского завода погибло до 1 тысячи рабочих, только на Преображенском кладбище столицы было погребено 1100 участников шествия к Зимнему дворцу. (Кстати, сколько в Кровавое воскресенье ранили людей подсчитать точно вообще было нереально, ибо многие из них просто разбежались с мест побоища по домам и впоследствии лечились в частном порядке, не обращаясь в больницы). Одно можно утверждать совершенно точно – убитых и раненых в Кровавое воскресенье было много!
Таким образом, задуманное Гапоном мероприятие с треском провалилось, а его Собрание властями было ликвидировано. Сам Гапон, спасаясь от ареста, дал дёру за границу. В течение нескольких после Кровавого воскресенья ближайших дней питерские предприятия стали возобновлять работу. 17 января приступил к работе Путиловский завод. Рабочие, увы, ничего не добились.